Безнадежная операция или благословение

Андрей стоял у окна ординаторской в больнице скорой помощи. Моросил утренний дождь. Осень, как очередной круг жизни. Почему так? Отпуск он брал ранней весной, летом работал. Всего на три дня удалось вырваться с женой на море. А так всё тут, в больнице, в поликлинике, в операционной.

Молодой хирург Андрей Сарыков завершал своё очередное ночное дежурство. Надо сказать, что оно выдалось на редкость спокойным: всего три вызова в приемный покой. Никаких операций, только назначения. Даже удивительно.

Оставалось ещё три часа. Андрей решил вздремнуть, надеясь, что до утренней пятиминутки не произойдёт ничего чрезвычайного.

И тут звонок из приёмного – привезли больного. И ведь под самый конец дежурства! Вот незадача!

" Поспал – называется! И что там случилось? Нельзя, что ли, было подождать утра, когда откроются поликлиники? Не раньше, не позже!"

На кушетке в хирургической смотровой сидела старушка в серой кофте. Рядом лежали её тапки. Взглянув на босые ноги больной, хирург понял: гангрена правой стопы. Ох, ты нате!

Задача к концу дежурства! Если в ближайшие часы не ампутировать больную ногу, жизнь старушки под угрозой. Но, судя по возрасту, такая операция не поможет. Скорее – ускорит процесс.

– Вам сколько лет? – после осмотра Андрей присел рядом.

Старушку слегка знобило, но держалась она молодцом.

– Да Бог его знает! По паспорту 87. А там, – пациентка пожала плечами.

Андрей взял в руки её паспорт. Да, выходило так.

– Что ж, Вы не уверены в своих паспортных данных?

– А как быть уверенной-то, милок. Мне смотритель станционный документы выхлопотал, когда я к ним на станцию попала.

Мы с бабулей ходили: кто что подаст, а она на этой станции и померла ночью. А смотритель меня у себя оставил. Говорит – работать будешь. А я что? Я так рада была. 

Дежурила я ночью на переезде. Страшно было ночами, метель метёт, а я одна. Говорит, а сколько годков-то тебе? А я и не знаю. Худющая была - голодала же. Вот он и написал 11, а я думаю, мне лет пятнадцать уже было.

Я за него всегда молюсь: добрый был человек, сочувственный. А тогда с первой же получки пошла в церковь, о здравии его молилась. Послал же мне Господь доброго человека! Мне вообще в жизни на хороших людей везёт. Счастливая я.

Андрей слушал пациентку и размышлял: целесообразно ли делать ей столь серьезную операцию – ампутацию. Стоит ли причинять лишние страдания заведомо обречённой пациентке? Не стоит. Будем облегчать последние дни жизни.

Размышления хирурга прервал голос старушки:

— Доктор, скажите, ведь я поправлюсь? Мне к весне обязательно надо поправиться! Вот осень и зиму могу поваляться, а к весне надо...

— А почему именно к весне? — спросил врач, в душе смеясь над наивностью больной.

— Да как же? — похоже, старушка была удивлена, что человек в белом халате, по возрасту годящийся ей во внуки, не понимает столь очевидной вещи, — У меня же огород: целых шесть соток.

Картошку посажу, помидорок в теплицу, клубнику. Клубника у меня знатная всегда родится. Я и вам потом корзину наберу. Любите клубнику-то? – и получив кивок врача, продолжала, – Привезу.... Потом мне туда правнуков доставят – нянчиться. У дочки моей совсем со спиной худо, болеет.

Андрей в последнее время хандрил. Вот вроде всё нормально. Они с женой вместе ещё со студенческих лет. Приехал и поступил в Московский медицинский универ он из провинции. Света – за ним. Он – учился, она – работала, поддерживала его стремление стать хирургом.

Потом приобрели квартиру в Москве сами, без чьей-то помощи. Вот только с детьми затянули, откладывали откладывали ... теперь что-то не ладилось с этим, не получалось. Светлана лечилась, то полнела, то худела. Переживала очень.

А тут случилось то, что сейчас ни давало Андрею покоя. Год назад пришла в поликлинику к ним работать молодая медсестра Ксюша – коса до пояса. До того хороша, что Андрей сразу увлёкся. И теперь рвался между двумя женщинами, скрывая от жены связь.

И так уже от этого на душе мерзко было! Надо было что-то решать. И Ксюха достойна, чтоб женой быть, а не любовницей. Хоть и молчит, но как глаза свои коровьи поднимет, как посмотрит порой ... И Свету не оставишь, потому что столько преодолено вместе, родная такая.

Осень добавила мерзости от этих дум. Решать ничего не хотелось.

Старушку перевезли в палату, поставили капельницу. Андрей делал назначения. Откуда у нее, у старой совсем женщины с нелегкой судьбой, такая жажда жизни? — подумал хирург, глядя на руки старухи, покрытые голубой сеткой набухших вен, с суставами, изуродованными артритом.

— Скажите, Зоя Петровна, а вы счастливы? — поинтересовался он.

— Да как же не счастлива-то? — отозвалась старушка. — Дай Бог каждому. Говорю же! Вот вы, доктор, поди, мне не верите, а я правду говорю... Мне всю жизнь только хорошие люди попадались.

Бабушка была такая добрая, потом вот смотритель. А когда его арестовали, я в госпиталь попала работать санитаркой, там и жила. Доктор там старый был, Сергей Изотович – такой добрый доктор. Очень меня любил. Хотел в медсестринское училище меня отправить, да не успел, умер прямо на дежурстве.

А меня потом отправили опять на железную дорогу. Народ набирали наводнение ликвидировать. Все шпалы и рельсы вздыбило да над водой подняло. Вот меня вместе с другими железнодорожниками и отправили его восстанавливать. Я ведь сноровистая: знаю и как кривые ложить, и как прямые восстанавливать. Доработала до осени.

И тут говорит мне бригадный мастер:

— А не хочешь ли ты, Зоя, к нам завербоваться? Зарплата у нас хорошая. Опять же, не в вагоне жить будешь — общежитие дадим. А ты необразованная... А мы тебя и подучим, и разряд тебе поднимем. Подумай: дело-то выгодное.

Подумала я, подумала — да и согласилась, и пошла в путевые работницы. Хотя работа тяжелая была... да разве хлеб легким бывает. И с пленными пришлось поработать тоже. Трудный народ.

Там у меня любовь первая случилась. Мастер бригадный на меня заглядываться начал. Красавец такой, влюбииилась я тогда сильно. Бывало встретимся глазами - гранит расплавится. Он ухаживал: где тяжёлое – меня отодвинет, сам несёт, цветы на подоконник положит утром и уйдет. А я-то не сплю, жду – вижу.

– И что? Случилась любовь-то потом? – спросил Андрей.

– Да какое там! – Зоя Петровна махнула рукой, позабыв про капельницу, – Ой! Простите! – Андрей поправил, и она продолжила свой рассказ.

– Он же женатый был. Далеко где-то была жена с детишками. Уж не помню где. Разве я могла? Грех-то какой! Не могла я, да и он понимал, чай не маленький. Перевёл он меня в другую бригаду, приезжал пару раз – глянет издали и уходит. Искоренял любовь. Передавали мне, что горевал сильно, иссох весь.

А потом я встретила парня, полюбили друг друга. Он молоденький тоже был, как и я. Да только недолго радовались счастью, я на восьмом месяце была, когда его вагоном с рельсами придавило. Не насмерть. Таял, как свечка потом.

Старушка смолкла, словно не в силах была рассказывать дальше... И в палате воцарилась тишина. Она длилась до тех пор, пока Зоя Петровна не заговорила вновь:

– Но мне страдать некогда было – дочка родилась, хлопоты. Вот ей всю жизнь и помогала, спина у неё только болит сейчас. Лечиться надо.

А я-то что? Я – счастливая. Мне с людьми везёт с хорошими. Вот и с Вами опять повезло, – она улыбнулась, глядя на Андрея, – Хороший вы человек и доктор хороший, – потом помолчала и добавила, – Только несчастный, вроде как, гнетёт Вас что-то ... решить бы это, и были бы тоже счастливы, как и я.

Старушка, жизнь которой сейчас висела на волоске, жалела его, преуспевающего молодого хирурга. Ему вдруг стало стыдно. Он вдруг понял, что есть в её словах правда. Чистая душа измученной жизнью и болезнью женщины – счастлива, а его душа – не на месте. Сейчас он несчастлив и грешен.

И хотя был он в первую очередь хирургом, который в силу своей профессии не должен был быть мягкосердечным, он решил, что на сей раз он поступит вопреки суровой статистике, не оставляющей Зое Петровне шансов выжить. Пусть даже на свете не бывает чудес, он попытается сотворить чудо и спасти ее!

* * *

На утренней пятиминутке молодой хирург Андрей Сарыков отчитался перед заведующим и коллегами о своём дежурстве. Когда дело дошло до доклада о поступившей Ведерниковой Зое Петровне, которой сегодня он намерен по срочным показаниям произвести ампутацию в связи с гангреной стопы, заведующий отделением, пожилой профессор, выучивший не одно поколение хирургов, нахмурил седые брови, но не произнёс ни слова.

Лишь после пятиминутки сказал:

— Зайди ко мне минут через десять.

Андрей уже знал о чём пойдет речь.

— Значит, ты намерен её оперировать?

— Намерен, Леонид Семёныч!

— Вот как?! — Профессор испытующе посмотрел на него. — Но ведь ты помнишь статистику? Если она не умрёт на операционном столе, то умрёт после. Сам знаешь, какой у нас уход? Может всё же помочь спокойно дожить? Симптоматическая терапия...

— Но у неё хорошие предпосылки.

Профессор помотал головой на упрямство ученика. Молодежь не стремится учиться на ошибках стариков, а с безрассудным упрямством юности повторяет и умножает их. Но статистика - вещь неумолимая.

— Очень советую: подумай хорошенько. Взвесь всё. А потом сообщи мне, что решил.

Позже Андрей докладывал профессору о своем положительном решении – он будет оперировать.

Операция прошла успешно. И Андрей гордился этим. Теперь Зоя Петровна будет жить. Он спас её – почти совершил чудо. С надеждой на будущее исцеление, усталый, он отправился на выходные.

Он ещё не знал, что будет дальше ...

После выходных Андрей позвонил в больницу дежурному врачу. Новости его не обрадовали. Зоя Петровна совсем плоха. Он сразу собрался, приехал задолго до своего рабочего времени и направился в послеоперационную палату интенсивной терапии.

В палате было холодно, открыта форточка, но всё равно здесь стоял невероятный зловонный запах. Зоя Петровна металась под тонким одеялом, руки её были привязаны. Хриплое дыхание говорило само за себя. На вопросы Андрея она не отвечала.

Андрей орал так, как не орал никогда. Слышала вся больница. Досталось и дежурившей Ксюше. Эта беспечность и бессердечность могла стоить человеческой жизни.

Андрей повез больную на рентген – определилась пневмония.

Зоя Петровна очнулась.

– Зоя Петровна, Вы как?

— Это Вы, доктор, — прошептала она, и даже попыталась улыбнуться. — Как я? А нормально ... Только вот дышать что-то трудно... Да Вы не волнуйтесь так — пройдёт...

Эти сутки и следующие Андрей, нарушая все правила медицинской этики, провёл у постели больной. Терапевт была уверена, что исход уже предрешён. Ей он не доверял.

На второй день, когда шёл мимо приёмного, услышал вопрос, который в регистратуре задавала бабуля с палочкой:

– Мне бы найти мать. Говорят её у вас прооперировали. Ведерникова Зоя Петровна она.

Андрей подошёл. Они присели в коридоре и Андрей рассказал всё как есть, стараясь сдерживаться, не хулить медперсонал. Дочь Зои Петровны тоже уже была далеко не молода. Она опиралась на трость и ходила в развалку.

– Слава Богу, что именно Вы её оперировали. Она говорит всегда, что ей везёт на людей добрых, а ведь, скорее, наоборот: это людям – счастье, когда она на их пути встречается. У нас и примета есть такая семейная – когда случилось что, к Зоиньке надо ехать – мы так её зовём. Вот и Вас Бог отблагодарит за неё. Я уверена!

О благодарности сейчас Андрей думал меньше всего, лишь бы вытянуть старушку, лишь бы выжила. Сейчас это было бы уже чудом. А хирург не может верить в чудеса.

За два дня больной не стало лучше, скорее наоборот. Статистика неумолима.

Андрей дремал в ординаторской, когда его позвала дежурившая медсестра.

– Вас очень зовёт Ведерникова. Извините, но Вы просили будить, если что-то с ней.

Он пришел в палату. Больная выглядела плохо.

– Доктор, Вы тут из-за меня? Сестрички говорили ... переживаете. Что Вы! У меня же хорошо всё! – старушка начала кашлять сухо и неистово, потом продолжила, – Шли бы Вы домой! Вам уладить всё дома нужно, чтоб душа не болела. А за меня не волнуйтесь, я поправлюсь, – уже почти прохрипела и впала в забытье.

Андрей понимал, что его присутствие уже не изменит ситуацию. Чуда не случилось. Сегодня и завтра у него приём в поликлинике, и сюда он попадёт теперь через пару дней. Уже всё завершится.

И он вышел из больницы. На душе было – хуже некуда. Опять шёл мелкий дождь. Он, как фон душевного состояния, в последние дни преследовал.

Андрей постоял около машины: надо промокнуть, он это заслужил. Потом сел в холодный автомобиль, подумал ещё несколько минут и направился ... к Ксюше.

Именно сейчас он решил, что надо поставить точку в их отношениях. Почему-то казалось, что он не уснёт, если всё оставит, как есть. Ксюша его не ждала, а когда он зашёл, поняла всё сразу. По внешнему его истерзанному виду поняла, она совсем не дура. И то, что роман этот Андрея в последнее время очень тяготил, догадывалась и раньше. Поэтому уже подыскивала себе место в другой больнице. Расстались миром.

Андрей ехал домой ночью по осенней распутице, а на глаза наворачивались слёзы. Может от усталости последних дней, или от жалости к перечеркнутым отношениям, или от того, что умирает его больная, но нет, всё не то. Он припарковался, слёзы мешали вести.

Нет. Это были другие слёзы – слёзы очищения. Как там Зоя Петровна говорила: "Разве можно! Грех-то какой!"

И слёзы эти были светлыми – всё встало на свои места. Теперь Андрею было легко: он любит свою Светку, и оставить её был, оказывается, совсем не готов.

Через два дня, придя на работу, Андрей заглянул в палату интенсивной терапии. И нисколько не удивился, увидев пустую кровать. Иного он и не ждал. Чуда не случилось.

— Вы старушку Ведерникову ищете? — окликнула его постовая медсестра. — Её сегодня Леонид Семёнович распорядился к вам в шестую палату перевести.

Андрей летел так, как не подобает летать по больничным коридорам солидному врачу. Он распахнул двери шестой палаты. У постели сидела дочь Зои Петровны, а сама она лежала с капельницей.

– Доктор, – голос был ещё слаб, – Доктор, это дочка моя.

– Мы знакомы. Как Вы себя чувствуете?

– Хорошо, очень хорошо. Спасибо Вам! Опять мне повезло.

– Может и мне тоже, – ответил Андрей и посмотрел на дочь старушки.

– Доктор, простите меня, – Зоя Петровна просяще смотрела на доктора, – Вы бы вот дочь мою посмотрели. У неё со спиной совсем беда. А я поправлюсь. Уже здорова почти, – и в доказательство она поплясала в воздухе свободной рукой.

Андрей улыбался во весь рот. Ему хотелось сейчас обнять весь мир. Такая неестественная докторская радость. Он посмотрел больную, а потом повёл её дочь на обследование.

А Зоя Петровна лежала и думала: у доктора наладилось всё, боль с души снята. Видно же по нему! И так сразу хорошо ей стало!

Следующим летом Андрей опять остался без отпуска. Он берёг накопившиеся выходные, чтобы использовать их осенью. Там они будут очень нужны: они со Светой ждут первенца.

Утром, после очередного дежурства, Андрей Сарыков уже собирался домой, когда ему из приёмного передали большую корзину, закрытую белой тряпицей. Сказали, принесла какая-то девушка для него. Андрей развязал бечёвку – сочная красная крупная клубника разлила аромат по кабинету. Светка как раз мечтала, – подумалось Андрею.

Андрей взял ягоду в рот, оторвал веточку и, глядя на неё, вспомнил:

– Клубника у меня знатная всегда родится. Я и вам потом корзину наберу. Любите клубнику-то? Привезу...

.

Главное – верить. Чудеса людским расчетам неподвластны ...

Автор: Рассеянный хореограф